Мадлен Маккензи

Проблемы других людей всегда кажутся вполне преодолимыми, а чужие дети – более послушными.

— Мы с Бонни сходили к психологу, он специализируется на подростках, я хотел сказать…
— Так, стоп, ты ходил к психологу?
— Он считает, что это крик о помощи. Развод плохо сказывается на детях.
— То есть, развод плохо влияет на ребенка? А я-то развелась и не знала. Правда же?

— Мне стало легче, когда я купила оружие. Говорят, даже если в руках подержать, помогает при психической травме.
— Правда? Я не знала.
— Замедляет ментализацию, успеваешь блокировать эмоции.
— И это хорошо?
— Да, если воспоминания болезненные.

— Мадлен… Простите, я могу вас звать Мадлен?
— А какие варианты еще? Артур, что ли?

— Мне капучино. И ружье. Уверена, у тебя найдется.
— Что-нибудь придумаем. Похоже, Шекспир ошибался. Пьеса слепа к жизни, но только, если в ней нет кукол.

Я люблю свои обидки, они у меня вместо домашних животных.

— У каждого есть своя половинка. И дело в том, что ты моя.
— А ты моя.
— Помолчи. Для тебя — это он. Человек, в которого ты навеки влюбилась, человек, который разбил тебе сердце и которого ты, вот уже пятнадцать лет не можешь забыть.
— Ты с ума сошел?
— Нет, я никогда не схожу с ума. Мне нельзя, Мадлен. Я надежный, я спокойный. Верный старина Эдди — это про меня.

— Я смотрю на этот простор, на океан, такой могучий и безбрежный. Он полон жизни и тайн. Как знать, что там под водой.
— Чудовища?
— Может и чудовища. Чьи-то мечты, затонувшие сокровища, великая неизвестность — вот что такое океан.

Он завел себе Бонни. Она моложе, красивее, сексуальнее. Минеты, наверное, ему делает органические, со вкусом свежей мяты.

— Это так мило, спасибо.
— Это Монтерей, тут все милые.
— До смерти…

— Так странно, в новых местах на меня накатывает такое чувство, будто я не здесь.
— Но ты же здесь.
— Да, знаю, но я как будто гляжу на все со стороны. Как будто… как будто все хорошо и прекрасно, но как будто это не совсем моя жизнь.