— Ты куда?
— Домой!
— Ламме! Ты что!?
— Я не могу терпеть! Я больше не могу терпеть! Ни минуты!
— Ламме, мой верный друг! Не надо роптать на судьбу, ибо нет ничего прекраснее, чем скитаться и терпеть нужду во имя свободы!
— Хватит! Довольно! Ну её к черту, эту проклятую свободу! Какой в ней прок? Что с ней делать? Мне холодно, Тиль! Холодно! В неё не завернёшься, как в овечий тулуп, в твою проклятую свободу. Я хочу жрать, а её не поджаришь на вертеле. С ней не ляжешь в постель, как с женой. Это вообще пустой звук! Это ничто, Тиль!
— Мы все дураки! И я, и ты, и Уленшпигель! Дураки, Тиль! Потому что мы дохнем ради всех этих знатных господ, а они в это время соблазняют наших жен, поедают кабаньи окорока, мясо, рыбу, птицу на английских оловянных тарелках и запивают французским вином.
— Легкомысленны твои слова. Я живу не ради ветчины, пива и дроздов, а ради торжества свободы! Не толстым брюхом спасают Родину, а гордым мужеством. И тем, что безропотно несут тяготы вплоть до самой смерти.
Сын мой! Обожди немного, я помогу тебе! Я подойду сзади и трахну его чем-нибудь тяжёлым по башке!
Не надо оплакивать тех, кто умер за правду.
У меня кожа нежная; до нее только чуть дотронуться кинжалом — и уже дыра.