Конь БоДжек

— Я сама виновата. Сама. Зачем я это с собой делаю?
— Я не знаю. Может если ты хорош в тушении пожаров, то бегаешь от пожара к пожару не задумываясь?

— Эй, Таниша?
— БоДжек? Я думала над твоими словами.
— Прекрати это делать. Не стоит вообще думать над моими словами.
— Я люблю Карен, но дополняет ли она меня?
— Таниша, никто никого не дополняет — так не бывает! Если повезёт — найдёшь того, кого сможешь терпеть, вцепишься в него и ни за что не отпустишь!
— Так что, мне просто смириться?
— Да, именно, просто смирись! Иначе ты постареешь, потолстеешь, и тебе станет ещё более одиноко. И ты будешь делать всё возможное, чтобы заполнить эту дыру друзьями, карьерой, бессмысленным сексом… Но это тебе не поможет. И однажды ты оглянешься вокруг и поймёшь, что все тебя обожают, но никто тебя не любит. И ты чувствуешь себя самым одиноким в мире.

— После «Шоу Коня БоДжека» я надолго впал в депрессию. Написал кучу хитовых фильмов, заработал тонну денег, но счастья это мне не принесло. Когда мне вручили Оскар, я стоял на сцене, смотрел на него и думал «и это счастливейший день в моей жизни?» Я чувствовал как никогда несчастным.
— Потому что был трезв?
— Потому что Оскар ничего не значит. Всё бессмысленно. Я всю жизнь помогал другим. Сделал свой дом ночлежкой для бросающих наркоманов. У меня была система реабилитации, я многим помог, но они всё равно ещё больше сторчались, и от этого у меня пусто на душе.
— Все за тебя очень беспокоились. Нельзя вот так исчезать! Ты многим сделал больно.
— Иногда нужно брать ответственность за своё счастье.
— Разве это не эгоистично?
— Не знаю, что тебе сказать. Впервые в жизни я счастлив, и я не буду этого стыдиться. Нужно много времени, чтобы понять, какой ты несчастный и ещё больше, чтобы понять, что ты не обязан таким быть. Только бросив всё, можно начать поиски пути к счастью.

— До отъезда ты всегда говорила, что Эл-Эй* это асфальтовая топь.
— О, Боже! Я столько фигни говорила в юности, думала это так умно.
— Сейчас ты больше так не считаешь?
— Считаю ли я Эл-Эй асфальтовой топью? Нет. Нет, ты сам асфальтовая топь.
— Я?
— Ну не ты сам. Просто говорю, типа неважно где ты, важно кто ты. И ни Калифорния, ни Мэн, ни Нью-Мексико этого не изменят. Понимаешь? Нельзя сбежать от себя самого.

— Привет, БоДжек.
— Рад тебя видеть, Чарли. Прости, что опоздал. Пробки.
— Ничего страшного.
— Встал на парковке для калек — ничего страшного?
— Ты припарковался….
— Пардон. Для инвалидов. Такой термин лучше?
— Может переставишь машину?
— Не, мне не стоит садиться за руль. Просто сейчас я в хламину.
— Хочешь сказать, ты сейчас пьян?
— Мне кажется, или интервью круто идёт? Ну круто же, правда?
— Д-да. Итак, как ты считаешь, в чём секрет успеха этого шоу?
— Знаешь, Чарли, сейчас модно моё шоу говном поливать, но вот что я скажу… А «говно» говорить можно?
— Не стоит.
— Я думаю, что для ситкома* это ништячное шоу. Не верх драматургии, но знаешь, для многих людей жизнь это большой удар по яйцам. И вот ты возвращаешься домой, тебя целый день по яйцам пинали, и ты хочешь просто посмотреть шоу про хороших людей, которые любят друг друга. И что бы в шоу не произошло, в конце серии всё обязательно разруливается к лучшему. Ведь в реальной жизни… Я уже говорил про удар по яйцам?
— Поговорим о реальной жизни. Чем ты занимался с тех пор, как шоу закрыли 18 лет назад?
— Отличный вопрос, Чарли! Я… Я… Я… Эм….

— Извини, что обвинил тебя в убийстве, американская тв-легенда Генри Уинклер.
— Не извиняйся. Ты приписал смерти Хёрба тайну, чтобы придать ей смысл. Но в смерти нет смысла — поэтому она так и пугает.
— Было гораздо проще верить, что ты убил его ради книги, чем думать, что он умер просто так.
— Умирать просто так не стыдно. Так умирает большинство людей.
— Я просто хотел это исправить. Как-нибудь.
— Прости, лошадка, это невозможно.

— Д*рьмо какое. Вы все д*рьмо! И зачем я вообще пришла на эту вечеринку?
— Это не вечеринка, а похороны Хёрба.
— Хёрб умер?!

— Слушайте, а давно мы все были в одной комнате?
— Наверное только в финале шоу.
— Да! И я сразу же уехал в Калифорнию. Теперь у меня самая большая скорбная лавка в Сиэтле. Вру, на самом деле в Олимпии.
— А я в театре Вестэнда играю Джульет… тину сиделку.
— А как твои дети?
— У меня их нет.
— Ой, а я думала их целый выводок, у тебя просто такое тело…
— Да брось, Сара Линн…
— Я предполагала, что ты перестала быть редкостной п**дой.
— Господи, Джоэль!!!
— В Англии это приемлимое выражение!
— Сунь его себе в ж*пу с ложкой сахара, Супер-Калли-Фраджи-С*ка!
— Эй, прекратите!
— Пустите меня! Я её порву!

— Чего тебе, мам?
— Смотри-ка, кто-то решил снять трубку!
— Тебе нужно ещё моей крови?
— Не надо мне крови! Я прочла твою книгу, БоДжек.
— Оу…
— Какой же нарцисс считает, что кто-то купит про него книгу! Ты же знаешь моё мнение про Анну Франк!
— То был дневник…
— Прочла главу про себя. То, что я тебе говорила. Ты, верно, думаешь что я чудовище…
— Мам…
— Я не хочу спорить, БоДжек. Просто хотела сказать, что я знаю, что ты хочешь быть счастлив. Но никогда не будешь. И мне очень жаль.
— Что?
— Ты ведь такой не один. Мы с твоим отцом… Ты хоть честно признался в своём внутреннем уродстве. Ты родился сломленным. Это твоё право по рождению. И теперь ты можешь заполнять свою жизнь проектами, книгами и фильмами, и своими подружками, но ничто не сделает тебя цельным. Ты — Конь БоДжек. От этого нет лекарства.

— Помнишь нашу последнюю встречу? Ты спросил, считаю ли я тебя хорошим?
— Помню ли я? Да, как-то смутно.
— Ты застал меня врасплох. Я не знала, что сказать.
— Так, ты считаешь, что я хороший? В глубине души?
— В этом-то и дело. Я не верю, что у души есть глубина. По-моему, ты — просто то, что ты делаешь.
— Как-то это грустно. Стоит отметить, я считаю твои книги меняют мир.
— Спасибо.
— Я правда хотел тебе нравиться, Диана.
— Знаю.

— Ты правда веришь в ту х**ню, что ты до этого сказала? Что я умён, талантлив и всё такое?
— БоДжек, я агент. Я верю во всё, что говорю.

— Немедленно соберись, тряпка! Да, ты расклеился, но ты снова придёшь в норму, ведь ты талантлив, умён, и чертовски хорош! Ты же, мать твою, американское достояние — ты Конь БоДжек. А теперь с***ал с моей лужайки!
— Оу, я подумал, что подъехал к закусочной. Сколько я вчера выпил?
— Вчера? Да ты две недели бухаешь, после того как узнал, что Диана помолвлена с Мистером Подхвостом.
— Диана помолвлена с Мистером Подхвостом?! Надо выпить.

— У кого-нибудь есть серьёзный вопрос к присутствующим? Вопрос или пистолет, чтобы мне застрелиться?
— Да, у меня вопрос.
— Слава Богу!
— Вопрос к Диане. Прости, за то, что я тебе там наговорил. Опубликуем твою книгу. Понятно же, что ты пишешь лучше меня и мне уже всё равно что там мир обо мне думает. Мне была противна эта книга, потому что мне противно, что ты меня видишь таким. Ведь ты знаешь меня лучше всех. И уж если ты так думаешь… Наверное вопрос такой — по-твоему для меня уже поздно?
— Что?
— Я обречён быть таким, какой есть? Ну, таким, как в этой книге? Ну ещё не поздно же, да, а, ещё не поздно? Диана, скажи, что ещё не поздно!
— БоДжек…
— Ска-скажи мне, что я хороший! Не, ну бываю я эгоистичным и саморазрушительным, но всё равно, где-то глубоко я хороший. Пожалуйста, скажи мне это, Диана! Пожалуйста, Диана, скажи, что я хороший!

Знаешь, мы песчинки во вселенной. Не важно, кем ты был в прошлом, кем будешь в будущем. Важно то, кем ты являешься сейчас.

Может, некоторые военные и герои, но не все. Многие военные – дебилы. Многие люди сами по себе дебилы. И если вы даёте дебилу автомат и разрешаете убивать людей, это не делает из дебила героя.