Джулия

Это окупается, сказала она, — маскировка. Если соблюдаешь мелкие правила, можно нарушать большие.

— Искусство было лишь временным спасением, отвлекающим маневром. И однажды придется вернуться к своей жизни.
— Настоящее искусство не отвлекает, оно помогает сфокусироваться. Меняет жизнь к лучшему.

— Я никогда не знаю, шутите вы или говорите серьезно.
— Я всегда серьезен, когда шучу.

… надежда рисует нам заманчивые картины будущих радостей, но пусть она остерегается слишком ярких красок, чтоб не было потом разочарования. Когда сердца, достойные счастья, соединяют свою судьбу, добродетель венчает их неувядающим венком из скромных, невинных цветов; и только неразумная страсть вплетает в этот венок пышную розу, шипы которой пребольно колят, когда облетают её лепестки!

О женщина, сколько тебе нужно благоразумия, если твоё сердце так слабо!

— Когда я была репортером, прикрепленным к пехоте в Афганистане — там был переводчик… Паскаль… Навигация не была его работой, но он всегда носил этот компас. Его отец вернулся целым из Вьетнама и он говорил, что это на удачу. В этом Богом забытом месте он сказал: «Ты должна поверить в судьбу. Это она свела нас вместе». Как я могла не влюбиться в такого мужчину? Однажды я поехала на передовую с боевой группой, Паскаль дал мне этот компас на удачу, но его самого той ночью захватили повстанцы. Его обезглавили.
— Почему ты мне этого не рассказала?
— Откровенно — ты всегда смотрела с небольшим предубеждением на мою личную жизнь.
— Это не так.
— Ты думаешь, вне эфира я просто ветреная тусовщица. Ты никогда не думала спросить меня почему? Почему выпивка, почему наркотики? Почему бесконечная череда мужчин? Если бы ты уделила немного внимания — ты бы поняла. Жизнь коротка и я больше не верю в судьбу. Я верю в отвлечение, я верю в работу. Я не хочу думать о Паскале, на коленях, в какой-то грязной комнате, вымаливающим жизнь. Сегодня ты это забрала.
— Луис, мне так жаль…
— Сколько лет мы работаем вместе?
— Восемь.
— Сколько раз я просила тебя не выпускать новость?
— Один.
— Лишь раз. Для меня шоу всегда важнее, но этот единственный раз я думала наша дружба более важна.

Когда спишь с человеком, тратишь энергию; а потом тебе хорошо и на все наплевать. Им это — поперек горла. Они хотят, чтобы энергия в тебе бурлила постоянно. Вся эта маршировка, крики, махание флагами — просто секс протухший.

— Это ты будешь давать мне уроки любви?
Энтони пристально взглянул на дочь и подвинул ближе свое кресло:
— Ты помнишь, что делала почти каждую ночь, когда была маленькой, — я хочу сказать, до того, как тебя одолевал сон?
— Читала под одеялом при свете фонарика.
— А почему ты не зажигала верхний свет в комнате?
— Чтобы ты думал, что я сплю, в то время как я тайком глотала книжки…
— И ты никогда не задавалась вопросом: что за волшебный у тебя фонарик?
— Н-нет… а почему я должна была?..
— Погас ли твой фонарик хоть один раз за все те годы?
— Нет, — озадаченно произнесла Джулия.
— А ведь тебе никогда не приходилось менять в нем батарейки.

Если мужчина отвергает авансы, которые делает ему женщина, она склонна приходить к одному из двух заключений: или он гомосексуалист, или импотент.

Я подсчитала, что обручена всего сутки, но, кажется, в эти двадцать четыре часа только и начала по-настоящему жить. Подумай! Мы могли вечность мечтать друг о друге, притворяясь, будто не замечаем друг друга. Мы все так зациклены на достоинстве, что готовы жертвовать ради него счастьем.

И началось. Я выступила с речью: никто не выйдет замуж за человека, для которого главное счастье в жизни — лупить чем попало по птичкам и мячикам. Роб парировал: мегера, синий чулок. Ну, в таком духе. Любовь стремительно покатилась под откос. Пожалуй, единственной нашей общей мыслью было: «О чем, черт возьми, мы столько говорили целых четыре месяца?» Действительно, о чем?

Маркхэм В. Рейнольдс, кавалер с камелиями, наконец материализовался. Представился мне, осыпал комплиментами, пригласил на ужин — и не куда-нибудь, а в «Кларидж». Я с царственной небрежностью согласилась («Кларидж»? Да-да, слыхала про такой), а потом целых три дня страдала из-за своей прически. Хорошо, что у меня есть прелестное новое платье, я хотя бы сэкономила на страданиях, что надеть.

Твои вопросы деликатны, тактичны — и очень напоминают удары дубиной по голове.

Господи, так хочется поваляться на диване, а надо вставать и напяливать парадное платье. Любовь любовью, но Марк — огромная нагрузка для моего гардероба.

— … Если меня заставят разлюбить тебя — вот будет настоящее предательство.
Она задумалась.
— Этого они не могут, — сказала она наконец. — Этого как раз и не могут. Сказать что угодно — что угодно — они тебя заставят, но поверить в это не заставят. Они не могут в тебя влезть.
— Да, — ответил он уже не так безнадёжно, — да, это верно. Влезть в тебя они не могут. Если ты чувствуешь, что оставаться человеком стоит — пусть это ничего не даёт, — ты всё равно их победил.