Чем ценнее пленник, тем лучше его стерегут.
— Ты обещал мне лордство, замок и красавицу жену.
— И ты это получишь. Ланнистеры всегда…
— Даже [censured] не начинай!
— Переговоры или битва?
— Он ведь старик.
— А у тебя одна рука. Ставлю на старика.
— Красивые доспехи. Ни царапинки.
— Знаю. Люди много лет тычут в меня мечами и всякий раз промахиваются.
— Видимо, вы весьма осмотрительны в выборе противников.
— У меня к этому талант.
— Вы сами понимаете, насколько вы дурной человек?
— Оставлю правосудие Богам.
— Да. Вам так удобнее.
— У тебя больше чутья, чем у любого в войске Ланнистеров.
— Да уж. А член длиннее, чем у любого в войске Безупречных.
— … Она его убила. Или позволила убить.
— В этом «или» заключается большая разница.
Мир в те дни был проще, и человек тоже, а мечи делались из лучшей стали. Не потому ли, что ему тогда было пятнадцать лет?
Нельзя давать женщине в руки оружие, когда у неё месячные.
Все умирают, если проткнуть их мечом.
Что бы сказал верховный септон относительно святости клятвы, которую дал пьяный, прикованный к стене и с мечом у груди?
— Если боги есть, почему тогда в мире столько страданий и несправедливости?
— Из-за таких, как вы.
— Таких, как я, больше нет. Я один в своём роде.
— Эйерис был безумен, вся страна это знала, но не пытайтесь уверить меня, что вы убили его, мстя за Брандона Старка.
— А я и не пытаюсь. Просто нахожу странным, что один человек любит меня за добро, которого я никогда не совершал, и столь многие ненавидят за лучший в моей жизни поступок.
— Прежним тебе не быть.
— Нет. Но если я всё равно останусь лучшим, то это не так важно.