Человека ещё можно отбить, увезти, спрятать, города и деревушки — только защищать.
Шар Судеб, задержавшийся было на гребне Излома, срывается вниз, сминая судьбы и руша отлично продуманные планы. Но ведь есть и те, кто смахнет карты со стола и начнет сначала, бросив на кон всё и посмертие. Сбрасывает всадника становящийся пламенем конь, но если выпал шанс шагнуть за грань — нужно шагать.
Читает накoрябанный поверх черновика стихов приказ маршал Капрас. Смотрит в спину уходящим на смерть полковник фок Фельсенбург. Клянется в заведомо невозможном Селина Арамона. Маршал Савиньяк может больше себя не беречь: вернулся регент, ну а герцог Алва себя и не берег никогда. Кровь на эспере, кровь на клинке, кровь на снегу, кровь и конские следы. Зимний Излом. «Четыре армии и праздник. Будет весело. Очень».
Вы собирались на рынок, но, обдумывая завтрак, не кутаются в шаль, не поднимают лицо к звёздам, не выходят к перекрестью дорог, а окно — это всегда перепутье, граница между «остаться» и «уйти».
Мэллит думала о любви, ждала любви, ненавидела любовь и ничего не знала о том, чего же хотела и от чего бежала.
Человек бессердечный не должен приближаться к человеку с сердцем. Иначе он его вырвет, и другому станет очень больно.
— У меня нет сердца! У меня больше нет сердца…
— Сударыня, если бы оно у вас было, я никогда не посмел бы предложить вам себя. Так вышло, что у меня сердца тоже нет.
— Разве первородного топили в грязи? Разве он отдал все и обрёл пустоту?
— Все было проще. Я таким родился.