Если нас уколоть — разве у нас не идет кровь?
Если нас пощекотать — разве мы не смеемся?
Если нас отравить — разве мы не умираем?
А если нас оскорбляют — разве мы не должны мстить?
Как и многие шекспировский комедии, «Венецианский купец» — о любви и свадьбе. И все же отнюдь не сватанье героя к прекрасной богатой невесте и, пожалуй, даже не участь венецианского купца, который не может выплатить долг ростовщику, прославили эту пьесу. Она остается вне времени благодаря образу алчного ростовщика-еврея Шейлока.
Я мир считаю чем он есть, Грациано:
Мир — сцена, где у всякого есть роль.
Моя — грустна.
Так внешний вид от сущности далёк;
Мир обмануть не трудно украшеньем…
Так меркнет слава меньшая пред высшей.
Наместник ведь сияет как король,
Пока король в отсутствии: а после
Его величье тонет, точно в море
Ручей ничтожный.
Крик ворона и жаворонка пенье
Равны, коль им внимают равнодушно.
И соловей, — когда б запел он днём,
Когда гогочет каждый гусь, — считался б
Не лучшим музыкантом, чем щеглёнок.
Как многое от времени зависит
В оценке правильной и в совершенстве!
Как далеко простираются лучи крохотной свечки! Так же сияет и доброе дело в мире ненастья.
Юность — сумасбродный заяц, который перескакивает через капкан калеки-благоразумия.
Но ведь любовь слепа, и тот, кто любит,
Не видит сам своих безумств прелестных.
Скажи мне, где любви начало?
Ум, сердце ль жизнь ей даровало?
И чем питаться ей пристало?
Ответь, ответь!
Тот человек мне гадок, в ком мысли гнусные, язык же льстив и гладок.