Стивен Кинг. Мёртвая зона

Нет на свете ничего такого, что утрачивается навсегда. Нет на свете ничего такого, чего нельзя обрести вновь.

Никто не живет вечно. Но все стремятся к этому…

95 процентов людей на Земле — инертная масса. Один процент составляют святые и ещё один — непроходимые кретины. Остаётся три процента — те, кто могут чего-то добиться… и добиваются.

Ну да, конечно, господь бог неподражаем. Он вышиб меня через ветровое стекло такси, я сломал ноги и пролежал почти пять лет в коме, а трое других людей погибли на месте. Моя девушка вышла замуж. У нее сын, который мог быть моим, от юриста, лезущего из кожи вон, чтобы попасть в конгресс… Господь бог — просто шутник. Большой шутник, он создал не мир, а какую-то комическую оперу, в которой стеклянный шар живет дольше, чем ты. Славный мир и во главе поистине первоклассный бог.

— Один-единственный раз, да?
Она кивнула.
— Сейчас мы попробуем вернуть все, что потеряли за эти годы. Все, что было бы, не случись непоправимое. — Она подняла глаза, они были еще зеленее, чем всегда, и полны слез. — Мы сможем вернуть все сразу, Джонни?
— Нет, — улыбаясь, сказал он. — Но можем попытаться.

…и ничего у нас не было лучше того вечера, хотя иногда мне с трудом верится, что был 1970 год с волнениями в университетах, и Никсон еще президент, и нет карманных калькуляторов и домашних видеомагнитофонов, нет ни Брюса Спрингстина, ни ансамблей панк-рока. А в иные минуты кажется, что до той поры рукой подать, что она почти осязаема и стоит мне обнять тебя, дотронуться до твоей щеки или шеи, и я смогу увлечь тебя в другое будущее, где нет ни боли, ни мрака, ни горечи выбора.

Что ж, каждый делает, что в его силах, и делать это надо как можно лучше… не всегда получается, но надо стараться. Надеюсь, дорогая, ты будешь поминать меня добрым словом.

Всего тебе самого хорошего.
С любовью
Джонни

Многое в жизни лучше не замечать и лучше потерять многое, нежели найти.

Была там также коробка с книжками в мягких обложках под названием «Праведный Путь в Америке: коммунистическо-еврейский заговор против наших Соединенных Штатов». Эта книжка, напечатанная на дешёвой макулатурной бумаге, шла у Грега лучше, чем другие библии, вместе взятые. Там рассказывалось в подробностях о том, как Ротшильды, Рузвельты и Гринблатты прибирают к рукам американскую экономику и американское правительство.

Вот ведь как забавно с этими елочными игрушками. Когда человек вырастает, мало что остается из вещей, окружавших его в детстве. Все на свете преходяще. Немногое может служить и детям и взрослым. Мало что сохраняется от детства. Несколько книг, счастливая монетка, коллекция марок, которая уцелела и пополнилась. Да еще игрушки для рождественской елки в доме родителей. Но иногда, размышлял Джонни, рассеянно потирая виски, было бы, наверное, лучше, милосерднее совсем порвать с этими последними отголосками прошлого. Старые книги уже никогда не взволнуют тебя так, как в детстве. Счастливая монетка не уберегла тебя от ударов, издевок и обыденности. Глядя на елочные игрушки, вспоминаешь, что когда-то здесь хозяйничала мать; она всех учила наряжать елку…

Бог… судьба… промысел… рок… как ни назови, это нечто словно протягивает твердую и властную руку, чтобы опять привести весы в равновесие.

Убивать – значит сеять зубы дракона. Я верю, что это так. Я свято верю в это.

Когда-нибудь ты пожалеешь,  — со спокойной убежденностью произнес он.  — Нельзя, Сара, строить отношения на обмане.

Всякий раз, когда ты станешь обходить препятствие, вместо того чтобы лезть напролом, оно будет уменьшаться.

Браун — как механик — разобрал мозг на составные части и не обнаружил никакой души. Значит, ее не существует. Совсем как русские космонавты, которые облетели вокруг Земли и не увидели Бога. Это — практицизм механика, а механик — всего лишь ребенок, умеющий обращаться с двигателем.

Его взгляд остановился на рождественской ёлке.
Те же старые игрушки. Всего два дня назад они достали их с мансарды, распаковали и повесили на ёлку. Елочные украшения имеют удивительную особенность. Не так много вещей переходят из детства человека в его взрослую жизнь. Все преходяще, и очень немногое одинаково служит людям и в детстве, и во взрослой жизни. Детские вещи раздают знакомым или отсылают в Армию спасения, часы с Дональдом Даком на циферблате ломаются, подошвы на ковбойских сапогах, как у Красного Всадника из комиксов, стаптываются. Вместо самодельного первого бумажника появляется настоящий кожаный, а на смену детской коляске и велосипеду приходят игрушки для взрослых: машина, теннисная ракетка или модная игровая приставка для телевизора. Человек забирает из детства очень немногое: возможно, пару книг, счастливую монетку или коллекцию марок, которая с годами только пополняется.
И конечно, елочные украшения в родительском доме.
Те же ангелочки с облупившейся краской, та же блестящая звезда для макушки, та же крестовина и стеклянные шары, похожие на уцелевший в битвах взвод батальона. Причем мы всегда помним о павших: один шар случайно раздавил в руке ребенком, другой выскользнул из руки отца и разбился, когда наряжали елку, а красный шар с Вифлеемской звездой по неведомой причине раскололся сам, когда игрушки доставали с мансарды. Джонни помнил, как горько тогда плакал. Но иногда, размышлял он, растерянно потирая виски, было бы лучше, милосерднее оставить все это в прошлом, чтобы не будить никаких воспоминаний. И тогда не разочарует при новом прочтении любимая в детстве книга и то, что счастливая монетка уже не способна уберечь от невзгод и превратностей судьбы. А при взгляде на игрушки не будешь вспоминать, что когда-то елку наряжали под неусыпным руководством матери, которая требовала повесить игрушку «чуть выше» или «чуть ниже» или говорила, что «слева слишком много мишуры». А эта рождественская елка напоминала о том, что они с отцом наряжали ее вдвоем, поскольку мать тронулась умом и умерла, а хрупкие игрушки выжили и теперь украшали новую елку, срубленную в соседнем лесу. И стоит ли удивляться тому, что на Рождество приходится больше самоубийств, чем на любое другое время года?