Настоящая жизнь — это всего лишь жизнь. Вечная неразбериха. Смысл зависит от того, как посмотреть. Тебе остается одно — разобраться, как в ней жить.
Шестнадцатилетнему Сету Уэрингу остается жить считанные минуты — ледяные волны безжалостно бросают его о скалы. Он умирает, но все же просыпается в какой-то другой реальности, с невероятной жаждой жизни, любви и дружбы. Все это сложно уловить за привычной чередой событий в мире, который живет в зависимости от точки зрения. Этих точек зрения бесчисленное множество. И в этом заключается вся суть и красота.
Нет никаких ангелов-хранителей. Есть просто люди, которые тебя поддержат и помогут, и те, которым плевать.
— Ручной труд дает душе покой, — рассеянно отозвался отец.
Сет слышал это уже много-много раз.
Однако, покой в душе, похоже, приносил не столько ручной труд, сколько антидепрессанты, на которых отец сидел.
Принципы — это ведь просто мнение. Она считает так, ты можешь по-другому.
— Эти фотки… Там… Это ведь не секс— секс я, наверное, могла бы понять, но там…
— Что?
— Там любовь.
Он рыдает, уткнувшись лбом в бетонную дорожку.
По ощущениям похоже, будто снова тонешь: так же печет в груди, так же борешься с какой-то неодолимой силой, которая тянет тебя в пучину, и бороться с ней бесполезно, ее ничем не остановить, она поглощает тебя, и ты исчезаешь.
Странно. Все любят Эйча. Все любят Монику. Но почему-то лишь поодиночке, а вместе Эйч и Моника всех только бесят.
Знакомое желание убраться куда подальше распирало изнутри, такое сильное и осязаемое, что, казалось, загляни — увидишь.
Его и так вниманием не баловали.
Может, родители даже радуются тайком, что это он утонул, а не Оуэн.
«Получается, можно умереть прежде смерти».
В парке никого нет, никто в целом мире не видит, как он сидит на бортике песочницы, но Сет все равно утыкается лбом в колени, чтобы не показывать никому льющихся ручьями слез.
В этом непонятном аду он совершенно и абсолютно один.
«И между прочим, — думает он, — ощущение не сказать чтобы незнакомое».
Тяжесть в груди стала еще сильнее.
Тайна — вот что было самое замечательное у них с Гудмундом. Уединяясь, они скрывались в собственной отдельной вселенной с населением в два человека, замыкаясь друг в друге.
Сами себе мир.
Сами себе пространство.
И никто не имел права знать, ни родители, ни друзья, никто.
Не потому что это плохо, а потому что это ЕГО. Единственная в целом свете вещь, целиком и полностью принадлежащая ему.
Сет словно на дне колодца: солнце, жизнь, спасение где-то далеко-далеко, и даже если позвать на помощь — все равно никто не услышит.
Знакомое ощущение.
Одиночество.
Подпитанное накопившейся усталостью, кошмарное здешнее одиночество накрывает Сета с головой, словно волны, в которых он утонул.
Гудмунд положил руку ему на плечо.
Сет вывернулся, хотя именно сейчас на самом деле отдал бы весь мир за это прикосновение.
- 1
- 2