Увы! Почему человек так гордится чувствами, возвышающими его над животными? Они лишь умножают число наших нужд. Если бы наши чувства ограничивались голодом, жаждой и похотью, мы были бы почти свободны…
«Франкенштейн, или Современный Прометей» (1818 г.) — роман, написанный Мэри Шелли в 19 лет, ставший чуть ли не самым известным фантастическим романом в истории литературы.
Имя Франкенштейна уже давно вышло за пределы книги, стало предметом многочисленных переработок, подражаний, персонаж как будто перерос сам себя.
Это страшная, пугающая история об ученом Викторе Франкенштейне, которому удалось постичь тайну зарождения жизни и создать существо, которое окажется монстром, безобразным, жестоким и безумным.
Это творчество дорого обойдется создателю — фактически монстр разрушит всю его жизнь.
Автор:
Ничто так не успокаивает дух, как обретение твёрдой цели — точки, на которую устремляется наш внутренний взор.
Друзья детства, даже когда они не пленяют нас исключительными достоинствами, имеют над нашей душой власть, какая редко достаётся друзьям позднейших лет.
Мне нужно общество человека, который сочувствовал бы мне и понимал с полуслова.
… мы остаемся как бы незавершенными пока некто более мудрый и достойный, чем мы сами, — а именно таким должен быть друг, — не поможет нам бороться с нашими слабостями и пороками.
Между моими родителями была значительная разница в возрасте, но это обстоятельство, казалось, еще прочнее скрепляло их нежный союз.
Он берёг её, как садовник бережет редкостный цветок от каждого дуновения ветра, и окружил всем, что могло приносить радость её нежной душе.
Труд гениев, даже ложно направленный, почти всегда в конечном итоге служит на благо человечества.
Плох тот химик, который не интересуется ничем кроме своего предмета.
Даже человек средних способностей, упорно занимаясь одним предметом, непременно достигнет в нем глубоких познаний.
Для исследования причины жизни мы вынуждены сперва обращаться к смерти.
Я был их игрушкой и их божком, и еще лучше того — их ребенком…
Жизнь упряма и цепляется за нас тем сильнее, чем мы больше ее ненавидим.
Не стану описывать чувства тех, у кого беспощадная смерть отнимает любимое существо; пустоту, остающуюся в душе, и отчаяние, написанное на лице. Немало нужно времени, прежде чем рассудок убедит нас, что та, кого мы видели ежедневно и чья жизнь представлялась частью нашей собственной, могла уйти навсегда, – что могло навеки угаснуть сиянье любимых глаз, навеки умолкнуть звуки знакомого, милого голоса. Таковы размышления первых дней; когда же ход времени подтверждает нашу утрату, тут-то и начинается истинное горе. Но у кого из нас жестокая рука не похищала близкого человека? К чему описывать горе, знакомое всем и для всех неизбежное? Наступает наконец время, когда горе перестаёт быть неодолимым, его уже можно обуздывать; и, хотя улыбка кажется нам кощунством, мы уже не гоним её с уст.
О люди, сколь вы невежественны, а ещё кичитесь своей мудростью!