Мария Фариса - цитаты из книг автора

Альма собирала у себя дома и предметы, случайно найденные на дороге. Из мусорки в Хаммамете она вытащила резной ключик. Плесневую чайную ложку нашла на тропинке к замку Олите.
— Всё, что встречается тебе на пути — знаки, — мне говорила.
— И что означает найти ложку?
— Я поняла. Остальным понимать не важно.

Сокровище только предлог, чтобы отправиться на поиски.

Обменивались друг с другом новостями на языке надломленных веток, укрывались щитами от дождя из ядовитых стрел, слушали, как подводные монстры чешут спины о кили лодок… Проживали каждый миг как последний — не это ли величайшее счастье?

Те, кто рядом, не греют, как синтетические свитера или самолетные одеяла.

На тротуарах появились женщины помоложе. На голых ногах синели вены с медленной кровью. Глаза не искали карманными фонариками, а глядели перед собой уличными фонарями, которым освещаемая местность хорошо известна.

Детские распашонки, колготки, носочки растянулись над моей головой не то намёком, не то упрёком.

Скульптор без рук, но с до сих пор согревающим всех сердцем. Он, конечно, достоин бессмертия, и плевать, кто был его подмастерьем — Микеланджело или Кабра.

Он замолчал. С его волос, бороды текли струи. Широкую грудь облепила рубашка. Взял мою ладонь, обернул её вокруг рукоятки зонта и исчез за простыней ливня.
Я осталась одна. Шум дождя из того дня продержался в моей голове до Лиссабона.

Есть вещи, которые должны оставаться в тайне. Ведь для чего-то же ещё никто не нашел Пайтити, не расшифровал рукопись Войнича и геоглифы Наски?

Прижимая к груди сумку с бумагами, зашагала к бару. Там грела ладони над паром от кофе: холод, как и вода, нагрянул внезапно. Лес вдалеке волновался. Пальмы у церкви Бом-Жесуса уклонялись от молний. Птицы жались друг к другу на балке под крышей бара. Одна соседка напомнила другой о наволочках на балконе. От влаги соль собралась комками в солонке — донышке пивной банки.
Порыв ветра. Сквозняк захлопнул дверь. Повариха зашла за стойку и сказала бармену, что сырный хлеб не поднялся в печке.
— В дождь всё идет не как надо, — пробормотал мужчина.

Я подошла к окну: Ору-Прету становился серым. Запотевали стёкла. «Странно, по дому совсем не скучаю». Подумала о своей квартире: деревянный пол, белые стены, самая необходимая мебель — из экономии, а не любви к минимализму. «Если получится выгодно продать статуи Кабры, переберусь в квартиру побольше и к центру поближе», — но эта мысль не порхала бабочкой, а каталась по голове бильярдным шаром.

Профиль как с древней фрески, та же невозмутимость взгляда. Словам предпочитал действие. Таких мало. Таких почти не осталось.

Вдруг вспомнила, как Альма рассказывала про бразильские реки, где плывешь, а об тебя трутся боками большие дорадо. В одной из таких, в Мату-Гросу, она потеряла серёжку с бриллиантом.
— Вот вернёшься туда и найдешь моё богатство, — сказала она как-то.
— Почему «вернёшься»? — поинтересовалась я.
— Потому что вернёшься, — широко улыбнулась Альма.

— В человеке, когда он страдает, не может быть прямых линий, — учил его Алейжадиньо.
Кабра понимал: его самого скрючила одна потеря и надломила вторая. Позвоночник напоминал змею в побеге. Глаза не желали глядеть на небо. Только на камень — который он строгал и за который держался; да в землю, чтобы считать шаги до мастерской, где ждёт теплая фейжоада.

Кабра, чтобы угомонить сердце, переворачивался то на правый бок, то на левый. Как соловей в клетке из десяти пальцев, ждал момента, пока руки пленившего его дрогнут, появится щель, а потом… неважно куда — лишь бы была дорога.