Бытует мнение, что долгая жизнь избавляет от страха перед смертью. Но разве может наскучить жизнь — радость, смех, любовь, чудо молитвы?
Наша связь — отнюдь не от уважения, обожания и прочего в том же роде. Она — от взаимной выгоды и шкурных интересов. Что значит — она окажется прочной.
И Сара смотрела на Джима Рейнора, пока еще могла его разглядеть. Когда он первый раз поцеловал ее, она почувствовала потрясающую чистоту его души, скрытую под тяжким грузом пережитого. Она уцепилась за это ощущение и оно успокоило ее.
Поступки, а не слова делают нас теми, кто мы есть, но слова всегда, во все времена, были тесно связаны с поступками.
Всюду вокруг нас достаточно разрушений и смертей. Дух Жизни убеждает нас не подбрасывать дров в этот огонь.
Ни одно живое существо, которое умеет думать, умеет чувствовать, умеет понимать, что происходит с ним и вокруг него, не должно становиться рабом.
Если тебе нужна любовь, то будь готов странствовать от края до края мира, чтобы найти её. И даже шагнуть за край.
Все мы слабы, в одном или в другом. И то не зависит от рода. Иногда слабость — завуалированная сила. Иногда — наше окончательное падение. Иногда и то, и другое. Мудрый осознает свою слабость и ищет в ней для себя урок. Глупец позволяет ей себя контролировать и уничтожить.
Дом.
Сердце существа любой расы и племени слова эти наполняют теплом. Земля предков или новые края, обжитые, ставшие родными, или даже глаза любимой — это свой дом.
Нам всем он нужен, без своего дома все мы ущербны, неполны и несчастны.
Делать вид, что прошлого не существует — значит забыть его ужасный урок, представить себя жертвами обстоятельств, а не движущей силой собственного разрушения.
– Ты стыдишься ее, Артас? – прошипел Кель’тас. – Она важна тебе, лишь если никто не знает про вас?
Глаза Артаса сузились.
– Я хотел бы избежать дурных слухов о ней, – спокойно возразил он. – Ты же знаешь, как это обычно бывает, не так ли, Кель? Кто-то говорит одно, потом это шепотом повторяется и всеми воспринимается на веру. Я хочу защитить ее репутацию…
– Защитить? – рявкнул Кель’тас. – Если бы ты заботился о ней, то ухаживал бы за ней открыто, гордо. Так поступил бы любой мужчина, – он посмотрел на Джайну, и его гнев прошел, сменившись мимолетным выражением боли. Которое, впрочем, сразу исчезло. Джайна опустила взгляд. – Я больше не помешаю вашему… свиданию. И не бойтесь, я ничего не скажу.
Что такое горстка живых людей в сравнении с мучениями тех, кто погиб столь ужасно?
— К чёрту людей! — слова, казалось, исторгаются откуда-то из его нутра.
— У меня долг перед мёртвыми. Я буду мстить, и никто не встанет у меня на пути, старый друг, — теперь он оторвал взор от меча достаточно, чтобы встретить обеспокоенный взгляд Мурадина, и лицо его чуточку смягчилось.
— Даже ты.