День может и длится всего двадцать четыре часа, но иногда прожить даже один из них кажется столь же невозможным, как покорить Эверест.
Бросать не трудно. Решить бросить — трудно. Если ты примешь такое решение, остальное будет легко.
Проснувшись утром, я говорю себе: «Всего один день, двадцать четыре часа, потерпи». И так каждое утро.
Сплетни, даже если они правдивые, они как пламя: перекрой им воздух, и они погаснут и умрут.
И как я могу рассказать Олдосу и всем остальным, что музыка, адреналин, любовь и все то, что должно облегчить трудности, уже не помогает? И все, что осталось — это водоворот. И я в самом его центре.
Ходячее противоречие? Я окружен людьми и при этом чувствую себя одиноким. Я требую хоть немного нормальности, но когда получаю ее, я словно не знаю, что мне с ней делать, я больше не знаю, как быть нормальным человеком.
Мой взгляд возвращается на землю, и когда это происходит, я вижу ее глаза. Не так, как я видел их раньше: за каждым поворотом, за собственными веками на рассвете каждого дня. Не так, как я представлял их в глазах каждой девушки, лежащей подо мной. На этот раз это действительно ее глаза.
Вокруг собираются люди, и их взгляды задерживаются на мне как-то уж слишком надолго. Вот только не хватало, чтобы меня узнали. Я сейчас с этим не справлюсь. Я вообще ни с чем не справлюсь. Не хочу. Ничего не хочу.
Хочу все бросить. Прекратить свое существование. В последнее время это желание охватывает меня очень часто. Не умереть. Не убить себя. Нет, все это глупости. Скорее я просто не могу перестать думать о том, что, если бы я вообще не родился, у меня сейчас не было бы этих шестидесяти семи ночей впереди, я не оказался бы тут после этой вот беседы с ней. «Ты сам виноват, что приперся, – напоминаю себе я. – Не надо было и лезть».
Прежняя Миа ненавидела мобильные телефоны, ненавидела людей, разговаривающих по ним у всех на виду, ненавидела людей, которые пренебрегали компанией одного человека, чтобы ответить на телефонный звонок другого. Прежняя Миа никогда бы не произнесла фразу «недопустимо грубо».
И сама девушка. Она чудесна. Любой парень убил бы, чтобы быть с ней, гордился бы, если бы она забеременела от него.
Может, поэтому я не могу позволить себе наслаждаться тем, что у нас есть. Почему посреди ночи, когда я не могу уснуть, я выхожу на улицу, чтобы послушать плеск фильтра в бассейне, и почему зациклен на тех мелочах в Брин, что сводят меня с ума. Ведь я осознаю, что в сущности, это пустяки — то, как она спит с Блэкбэри у подушки, как тренируется часами, как записывает абсолютно все, что ест, как отказывается отклоняться от плана или расписания. И я знаю, у нее есть много плюсов, которые уравновешивают все плохое. Она щедрая, как нефтяной магнат, и верная, как питбуль.
Но даже в начале, когда мы были в фазе «не могу насытиться тобой», между нами будто высилась невидимая стена. Поначалу я пытался сдвинуть ее, но даже пробить трещины стоило огромных усилий. А потом я устал пытаться. Потом я нашел оправдание. Таковы взрослые отношения, такова любовь после нескольких боевых шрамов.
В плане чувств никогда нельзя точно знать, как отсутствие одного человека больше сказывается на тебе, чем отсутствие другого.
Потому что я прокручивал в голове кучу сценариев за эти три года. Большинство из них представляли все это, как Огромную Ошибку, гигантское недоразумение. И в моих фантазиях Миа ползает на коленях, вымаливая у меня прощение. Извиняется за то, что ответом на мою любовь было жестокое молчание. За то, что вела себя так, будто два года жизни — те два года нашей жизни — ничего не значили.
Ведь были знаки. Возможно, намного больше, чем я смог заметить, даже после осознания реальности. Но я пропустил их все. Наверное, потому что я не пытался их увидеть. Постоянно оглядываясь назад на тот ужасный пожар, через который мне пришлось пройти, я не обратил ни малейшего внимания на бездонную пропасть, зияющую впереди.
- 1
- 2