Какое мне дело до его религиозных убеждений, если они внушают ему здравые идеи? Надо применяться к тому, что есть, а не искать невозможного.
Что нам весь мир, если мы будем принадлежать друг другу?
Я живу только только прошлым — ведь в моей жизни нет ничего другого.
Но сердечные излияния порой вводят в заблуждение, даже когда они бывают вполне искренними.
Мне очень приятно знать, что мною восхищаются, но комплименты никогда меня в этом не убеждали.
Я совсем как томящийся в неволе белый медведь, которого мне раз довелось видеть в зверинце. Помню, я тогда подумала, что он, бедняжка, так отупел, двигаясь взад и вперед по тесной клетке, что, выпусти его на свободу, он все равно станет топтаться на месте. Так и мы — постепенно свыкаемся со своим несчастьем, и оно переходит в привычку.
Тайны редко выходят наружу или раскрываются тем путем, который подсказывает нам наш страх.
Возможность того, что кто-нибудь меня полюбит, казалась мне такой далекой — как сон, как одна из тех сказок, что придумываешь для себя сам.
Надеюсь, он в своих планах не рассчитывает, что все за него сделает родня; нынешние молодые люди только на то и надеются.
К чему же лишать пищи свой ум? Это узкий аскетизм… мне грустно видеть, что вы в нем упорствуете, Мэгги. Поэзия, искусство и знание чисты и святы.
Рыцарские времена еще не отошли в прошлое, несмотря на торжественную панихиду, которую отслужил по ним Бёрк; они все еще живут в том поклонении издалека, с которым многие и многие юноши и мужчины смотрят на женщину, даже в мечтах не осмеливаясь коснуться ее мизинца или края одежды.
Так уж устроена наша жизнь, где одни страдают за грехи других, где так неизбежно взаимосвязаны человеческие страдания, что даже у правосудия есть свои жертвы, и возмездие часто идет дальше цели, карая ни в чем не повинных людей.
В шестнадцать лет даже самый рьяный сторонник фактов не свободен от иллюзий и преувеличения своих достоинств.
Люди, живущие далеко от нас, естественно, имеют меньше недостатков, нежели те, кто находится на глазах.
Эти знакомые с детства цветы, эти запечатленные в памяти птичьи голоса, это небо, то ясное, то облачное, эти поля и луга, благодаря прихотливым зеленым изгородям так непохожие друг на друга, — все это — родная речь нашего воображения, язык, полный сложных, неуловимых ассоциаций, которые оставило нам наше пролетевшее детство. Возможно, наши утомленные души не могли бы так наслаждаться бликами солнца на густой сочной траве и лишь смутно ощущали их прелесть, если бы не солнечный свет и трава тех далеких дней, которые все еще живут в нашей душе и претворяют это ощущение в любовь.