— А чем я тебе еще нравлюсь?
— Тем, что ты не сдаешься. Хоть и по-дурацки, а продолжаешь бороться.
«Кролик, беги» — первый роман тетралогии о Гарри Энгстроме по прозвищу Кролик, своеобразного opus magnus Апдайка, над которым он с перерывами работал тридцать лет. История «бунта среднего американца». Гарри отнюдь не интеллектуал, не нонконформист, не ниспро-вергатель основ. Просто сама реальность его повседневной жизни такова, что в нем подспудно, незаметно зреют семена недовольства, которым однажды предстоит превратиться «гроздья гнева». Протест, несомненно, обречен. Однако даже обреченность на неудачу для Кролика предпочтительнее бездействия…
Единственный способ куда-нибудь попасть — твёрдо решить, куда ты едешь, и ехать.
На свете так устроено — правильный путь сначала кажется неправильным. Чтоб испытать нашу веру.
Мужчины — сплошь душа, а женщины — сплошь тело. Не знаю только, у кого мозги. Наверное, у Господа Бога.
С женщинами вечно натыкаешься на острые углы, потому что им надо совсем не то, что мужчинам, они — другая раса.
По моим понятиям, потаскушки не превращаются в святых только потому, что у них есть свидетельство о браке.
От каждого, кто указывает тебе, что надо делать, воняет виски.
— И вы верите?
— Пожалуй, да. В ад, как понимал его Иисус. Как отлучение от Бога.
— Тогда мы все в той или иной степени находимся в аду.
— Я этого не думаю. Я думаю, что даже самый оголтелый атеист не понимает, что значит настоящее отлучение. Тьма вовне. А то, в чём мы живём, можно назвать скорее тьмой внутри.
Христианство не строит воздушных замков. Если б оно было таким, как вы думаете, нам бы пришлось раздавать в церквах опиум.
Если у тебя хватит пороху быть самим собой, то расплачиваться за тебя будут другие.
Его вдруг осенило, что значит чистота. Это когда тебя не касается ничто, кроме того, что составляет с тобой одно целое.
… Одежда сама собой спадает с женщины, которая хочет, чтобы ее раздели.
С самого раннего детства ее приводило в ужас, что никто не знает про твои чувства, и непонятно — никто не может про них знать или никому просто нет дела.
… Я думаю, что в этом трагедия школьного учителя. Ты помнишь многих, но лишь немногие помнят тебя.