Мы умираем не от старости, не от любви, не от войны — от неба синего до крайности, кричащего у нас в груди.
И наши души — коридорами для пришлой боли всех людей. Мы плачем полночью за шторами, мы память людных площадей времен тоски, времен отчаянья, не достучавшейся весны, времен утробного молчания всей изувеченной страны.
Слова — изведанное зодчество, слова — топор, слова — стена, мы убиваем в себе творчество глотком дешевого вина.
Как больно, остро! Знаешь? Чувствуешь?! Закрой глаза и пой, и пой. Мы бьемся насмерть в солнце душами, мы мир таскаем за собой.
Конечно, зло, добро — условности, все ведомо на свете нам. Вот только не хватает совести идти к свободе по телам.
Бесполезны слова и нелепы потребности, гроб руби на дрова, и тогда мы согреемся.
Мы в аллегории, где наша жизнь — вода,
толщ берегов земных грызущая при лживом
прогнозе штиля.
Если дальше рассуждать
в такой концепции — я часть того прилива.
Чего мне не хватает? Смелости? Знамен? Тоски? Но все же знай, любовь к тебе растет до зрелости и морем бьется через край.
Там каждое слово — прообраз бесед грядущих, там каждый вопрос — заключает в себе ответ. Там мир — это холст, на котором рисует души тот вечный никто, для которого мира нет.
Ведь что наша жизнь? Это небо. Пейзаж. Вид с мыса. Два облака, солнце и воздух — ничто на треть. Ты можешь сидеть и искать в этом небе смысл, и можешь расправить крылья и в нем лететь.
Все хорошо. Простите мне невозвращенство листопада. Ах, пани, счастье на земле — не больше, чем наивность взгляда.
А кошка у ног неизвестной породы учила ее чувству гордой свободы, учила гулять по обшарпанной крыше, учила, что люди почти что как мыши. И если любить, то не жалких, не слабых, и если уж падать, то только на лапы.
Данко пьет. Разбавляет спирт вермутом. Потому что страшнее, бессильнее — не когда ты принес себя в жертву, а когда твою жертву не приняли.
Данко спит. Не стенает, не сердится, распрощался с последнею трезвостью. А под стойкой валяется сердце. Догорает. Уже бесполезное.
Странная женщина: тонкая, тихая, вяжет судьбу и сидит у окна. Время ее не стремится, не тикает — медленно льется подобием сна. Звездное небо в ней, рядом с ней холодно, но без нее — словно нечем дышать. Тихая, тонкая, острая. Больно мне. Острая, вечная, словно душа.